Работорговцы. Русь измочаленная - Страница 61

Отморозок помотал головой. Из ноздрей по усам и бороде текла юшка. Он оторопело посмотрел на нунчаки в одной руке и бич в другой, словно решая перевооружиться, но потом бросил бич и снова включил свой китайский вентилятор.

Кажется, Карп так и не понял, что едва не погиб. Вместо осознания смертоносного искусства волнового боя кир-канакан, при виде которого любому следует бежать и бояться, он вытащил из-за пазухи короткую плётку из человечьего волоса и стегнул по воздуху в сторону Удава. Отморозка словно тараном сшибло на землю. Он грянулся навзничь и закатил глаза, задрав бороду к небу. Птица Гру, обеспокоенно скрежеща, копошилась у него в волосах, выпутывая когти и крылья.

— Победа! — объявил во всеуслышание Щавель. — Победа! Моя правда победила в честном бою. Почтеннейший Карп одержал верх. По договору поверженный Удав Отморозок становится его рабом, получит на тело клеймо владельца и может быть продан или убит по усмотрению хозяина. Высший суд свершился!

Лихославльцы загалдели, обсуждая зрелище. Не каждый год бывает такая потеха, когда не только подерутся пьяные караванщки, а по результатам соревнования незадачливый лох попадёт в кабалу навечно. Будет о чём вспоминать долгими зимними вечерами!

Не обращая внимания на текущую из раны кровь, знатный работорговец поднял бич и отстегал Эврипидора. После драки удары утратили заслуженную силу, но грек всё равно сопровождал их поросячьим визгом и бабьими стенаниями, преизрядно веселя народ. Так в городском театре Великого Мурома играют после спектакля комическую пьеску под разъезд экипажей. Расходящийся люд не видел, как Удава вздёрнули под микитки умелые раболовы и поставили пред лицом Карпа. Нетопырь выпутался из волос, переполз на плечо Отморозка и скороговоркой настойчиво скрежетал, для убедительности махая крылом. С постоялого двора подтянулись московские, как бы невзначай прихватившие оружие. Привели с собой мутанта. Он был выше на голову даже рослого Удава и при этом стать имел кряжистую, будто Создатель выломал Буратину из комля древнего дуба и для позора оживил. Единственный глаз, который размещался у мутанта среди лба, смотрел твёрдо, не мигаючи.

«У него дубина прямо чёртова палица, — подумал Лузга. — Такой дай по жбану — жбан отломится».

— Прими за меня выкуп, — слова будто выползали изо рта Удава. — Возьми катану Мураками. Она с допиндецовых времён, последняя такая осталась.

— Не хочешь в рабство? — Карп выпятил живот и посмотрел на Отморозка как на добро. На говорящее добро.

Удав поперхнулся. Схватился за ушибленную грудь, закашлялся, зажимая рот. Посмотрел на ладонь. Ладонь была в брызгах крови.

— Возьми меч, — повторил он. — Ли Си Цын, давай сюда катану.

Карп взял у ходи узкий восточный двуручник. Вытянул из ножен. Краем глаза оценил сплочённость подвергшихся разбойничьему нападению подмосквичей, написанную на их лицах готовность постоять за своих и горсть измотанных новгородцев с другой стороны.

— Беру, — надменно выкатил Карп изо рта булыжник решения. — Вы стоите друг друга. Тебя, каторжник, ещё стеречь надо, кормить, а меч бросил на телегу, он едет себе, есть не просит. Хлопот меньше.

Работорговец двинулся в «Эльф и Петров», миновав Удава как пустое место. Щавель залюбовался, как расступается перед ним народ, будто шуга перед кораблём на хорошем ходу, такую работорговец гнал знатную волну властности.

Карп важно заплыл в кабак, оставленный под надзором парней. Поймал обеспокоенный взгляд Тибурона, устремлённый на меч.

— Волнуешься за своего дружка? — строго спросил Карп. — И правильно. Подвёл его под молотки Эвригей.

— Эврипидор, — машинально поправил колдун, перенявший от грека эту пагубную привычку.

— Эврипидору я тоже надрал задницу, — мрачно сообщил работорговец. — И Отморозку твоему здорово досталось.

— Он цел? — быстро, но деликатно спросил Тибурон.

— Если бы… — Карп угрюмо отвернул своё раздутое жало и поднялся в нумера, больше не проронив ни единого слова.

Поминали павших соратников допоздна, попутно славя новую победу Карпа. Парни, которым Щавель наказал держаться трезвыми, растаскивали назюзюкавшихся дружинников по матрасам. Хозяин выделил им обширную общую залу, в которой обычно дрыхли возчики. На ночь постоялый двор заперли, воинство объял греческий демон Морфей, обычно изображаемый на иконах лысым чёрным человеком в тёмном пенсне и длинном кожаном плаще. Жёлудь устроился на лежаке рядом с обозниками и слушал вполуха, как пьяненький Филипп подбирает на гуслях аккорды, сочиняя при этом сказ на актуальную тему:

— У холуя из рода Серых Сов Мажордома Снегиря было три сына — Квазимодо Зяблик, Крохобор Зимородок и Удав Отморозок. Двое умных, а третьим командовала сидящая возле уха летучая мышь…

Жёлудь заснул.

* * *

Михан ворочался. Из головы не шло, что прямо сейчас в конюшне на цепи сидит девка. Одна-одинёшенька, и заступиться за неё некому. Молодецкая удаль взяла своё. Парень тихонько обулся, прокрался по скрипучим половицам к чёрному ходу. Фишка отсутствовала, засов был отодвинут.

«Что ж такое делается! — после налёта «медвежат» парню в голову прийти не могло отлучиться с поста даже по сильной нужде, не найдя замену. — Самовольно оставил или… выманили?!»

Михан вытянул отцовский обвалочный нож, приготовился бить и осторожно толкнул дверь. Она отворилась, легонько скрипнув. Остатки сна слетели, будто дунул ладожский шторм. Михан осмотрел пустой двор, выскользнул наружу, огляделся, прислушался. Не хотелось вспугнуть на толчке дружинника и получить в башку метко пущенную булаву. Но неожиданностями сегодня ратников встревожить было трудно. Из конюшни доносилась возня и озабоченные голоса, мужской и женский. В тени возле приоткрытой конюшенной воротины Михан различил замершую фигуру. Судя по сутулости и общей задохлости, Лузга.