— Люди так говорят, — стал оправдываться Жёлудь. — Давно-давно приходил из-за Уральских гор какой-то дед. Выстроил себе избушку и давай лечить травами и заговорами. Народ из города ажно тропу через лес протоптал. Хорошо лечил, пока не умер, потом власти в честь него больницу построили, а название прижилось.
— Я тут своих после тверской бойни лечил, — задумчиво вымолвил Щавель. — Хорошая больница была, всего треть наших на погост ушло.
— Когда дом обветшал, больницу в центр Волочка перевели, а сюда со льнозавода на танцульки ходить начали.
Лузга нетерпеливо мотнул головой:
— Мы-то чего припёрлись? Не вечер, рано ещё танцевать.
— Говорят, — Жёлудь понизил голос, — здесь недавно появились манагеры.
— Манагеры? Здесь? — недоверчиво покосился Лузга. — Бре-ешут.
— Да вот пишут об этом, — Жёлудь предъявил скомканный «Вестник Вышнего Волочка».
Лузга разгладил бумагу, прочитал заметку.
— Плохо дело, — сплюнул он. — Манагеров манагерами боится назвать. Совсем плохо.
— Город прогнил, — с холодной злостью вымолвил Щавель. — Водяной директор своих распустил. Курочка вроде по зёрнышку клюёт, а весь двор в навозе: то ростовщик селигерский, то коммерческое духовенство. Поверить не могу, басурманам чуть оброк не заплатили! Неудивительно, что манагеры где-то рядом должны обретаться.
— Да понятно, — Лузга окунул башку в плечи, метнул из-под бровей молнию в заброшенный дом. — Если бабы и девки стороной обходят, значит, место совсем пошло на удобрение. Баба, она не головой, она этой чует… как её? Интуицией.
— Да. Бабы живучи.
— Батя, а чем манагеры нехороши? — Жёлудь был уверен в правильности своего дела, но из любопытства решил уточнить.
— Манагер мало того, что сосёт силу народную, так ещё своим появлением приносит несчастье. Ты знаешь, если тебе поп дорогу перейдёт, значит, можно назад поворачивать, пути не будет. А манагер если рядом появится, так всё наперекосяк и ничего хорошего, один стыд и срам. Манагер, он как пиявка, раз вопьётся и год не сорвётся.
— А чего ж делать?
— Убивать их сразу как увидишь.
— Откуда они взялись?
— В старые времена было на Чёртовом острове, что за Швецией, такое царство, где из людей произошли клерки. Вначале клерки были очень похожи на свой народ, как в поэме: «Побрит, отглажен и надушен, учтив, надёжен и послушен». Потом клерки сели на корабли и уплыли в Пендостан, где начали вырождаться в манагеров. Потом приплыли обратно, в Мёртвые земли, когда они ещё до Большого Пиндеца были населены, оттуда обманом и коварством проникли на Русь. А манагеры, они как голуби, где обживутся, там и ведутся. Сначала в Москве устроили главный рассадник, потом по другим городам расползлись.
— А как манагеров от людей отличить?
— По запаху. Воняют не по-людски. По внешнему виду сразу узнаешь. Лицо мятое, опухшее, рыхлое, как блин. На лице глаза. Маленькие, гадкие. Под глазами круги, большие, тёмные. Голос дребезжащий, скрипучий. Речи завистливые, злые. Таков невымирающий московский манагер. Да сейчас сам увидишь.
— А другие есть, кроме московских? — спросил Жёлудь.
— Других перебили давно. Пойдём и этих перебьём.
Щавель распустил устье налуча. Лук казался старым, как его владелец, но на самом деле ему не было года. Это был хороший лук, быстрый и точный.
Лузга забрал у Жёлудя котомку, перекинул ремень поперёк груди. Перекосоёбился от тяжести сумы.
Командир, а за ним его бойцы двинулись к зданию больнички, раздвигая траву, лесные люди — бесшумно, а Лузга как свинья по хворосту.
— Да, ещё, — молвил Щавель. — Печень манагерскую не ешь и кровь не пей. Запомоишься и тем испортишь себе будущее.
— Понял, батя, — лаконично ответствовал Жёлудь и тут же спросил: — А мясо можно?
— Если на войне и с большого голода, то можно.
Приблизились к домине. Лузга достал из сумки обрез, переломил, проверил патроны. Патроны были на месте. Взвёл оба курка.
— Ты бы не шумел, — сказал Щавель. — Набегут с завода, отмазывайся потом, что манагеры по очереди не вынесли тяжести содеянного.
— Да базар нанэ, — буркнул Лузга. — Базар тебе нужен…
Он вернул обрез в котомку, приподнял край обтрёпанного свитера, под которым болтался на ремне нож, обнажил клинок. Знатный у Лузги был пласторез! Ножны из кордуры, клинок из кронидура, рукоять из микарты. На пороге бежал лысый мамонт со звездой на спине, вдоль обуха тянулось полустёртая гравировка «Хоботяра». Клинок был покрыт такой густой сетью царапин, что даже на вид казался неприличным.
— Осмотримся, — рассудил старый командир. — Давайте-ка в обход с той стороны, я с этой, встречаемся за домой. Лузга, за окнами смотри, Жёлудь — за лесом, стреляй сразу, чтоб никто не убёг. Помнишь, как на охоте?
— Помню, батя, — молодец приладил стрелу в свой новый красный греческий лук и, пропустив Лузгу вперёд, двинулся сторожко, метя в травяные заросли.
Щавель подпёр жердиной дверь, чтобы никто не ушёл незамеченным, перекинул колчан на левый бок, вытянул стрелу, вложил в гнездо и, держа лук возле груди, пошёл с правой стороны, приглядываясь к опасности. Домина был тих и как будто пуст. Воины сошлись у заднего крыльца, дверь оказалась приотворена. Напротив, шагах в тридцати, торчала покосившаяся будка нужника на несколько посадочных мест. Туалетная живность процветала там в дебрях помойных. Росли дербень-колоды, жирные, мясистые, лопающиеся вдоль от внутреннего напора, истекающие зелёным соком. Такую съешь и сразу околеешь.