Работорговцы. Русь измочаленная - Страница 83

Михан содрогнулся. Сквозь портки потёк горячий шоколад.

— Медвежья болезнь одолела? — поинтересовался Щавель. — Поздновато. Раньше надо было в штаны класть, когда в узилище лезли гробницу обирать. Бегом за вещами! Жёлудь, проследи.

Михан ощутил позыв такой силы, что пулей вылетел за дверь. За ним стремительным размашистым шагом поспевал молодой лучник, глядя в оба, чтобы никто не заметил лишнего, готовясь прикрыть бывшего товарища от посторонних глаз. Обошлось. Михан заскочил в уборную, а Жёлудь с невозмутимым видом встал поодаль, карауля расхитителя древностей.

Вскорости молодой лучник заглянул в номер, держа вещмешок:

— Там нет ничего.

Щавель вышел в коридор, где дрожал у стенки новоиспечённый стажёр, переодетый в сменные портки.

— Куда девал?

— Были, — залопотал Михан. — Лежали на дне, я не проверял.

— Кому рассказывал?

— Никому.

— Филипп, — констатировал Щавель.

Троица сбежала вниз и после недолгого поиска застигла барда в дровянике подбивающим клинья к кухарке. Деятеля культуры припёрли к поленнице и приступили к экстренному потрошению.

— Ты не только мёртвых обираешь, но и у товарищей крадёшь, — с ходу завиноватил барда Щавель. — Стащил поднятый в узилище Бандуриной хабар у своего подельника, тварь!

— Ты ещё тогда крысятничать пробовал, когда мы серьги делили, — припомнил Михан, который теперь из кожи лез, чтобы загладить вину перед командиром.

Глазки Филиппа забегали.

— Хабар! — огрызнулся он, но тут же сдулся. — Потырили его в этом гадском Первитино.

— Предъяви «сидор» к осмотру!

Пока Жёлудь ходил за мешком, припёртый к стене бард продолжал разглагольствовать:

— Кому верить, непонятно. Догадались тоже, остановиться в деревне потомственных наркоманов. Видали, у них все огороды маком засажены и поле возле ручья на сорок десятин опиатной культурой засеяно.

— Они маком торгуют для выпечки, — сказал Щавель.

— Как же, для выпечки! Ходят чешутся. У мужиков глаза стеклянные, Герасим с Пауком полдня на кумарах. Вы же не местные, не врубаетесь ни во что. В Москву они мак продают, а не булки печь. Там из него ханку делают. Я сначала тоже не выкупил Хмурого, а потом уже заметил, что в сидоре копались, да как ему предъявить? Знал, наркоман проклятый, что можно брать, а что нельзя.

Жёлудь приволок длинный заплечный мешок с гуслями. «Сидор» вывернули, хабар не нашли.

— Живи пока, плесень, — вынес приговор Щавель. — Черенковать бы тебя, да больно песни складные поёшь.

Филипп смолчал, только скрипнул зубами.

Оставив барда собирать разбросанное барахло, Щавель вышел с парнями в трапезную.

— Иди к своим, — молвил он Михану. — Служи князю верой и правдой, не опозорь Тихвин.

— Да, дядя… — У парня застрял ком в горле, он сглотнул, развернулся и быстро зашагал прочь, не оглядываясь.

— Выкрутился, засранец, — проводил его Жёлудь, словно невидимую стрелу метнул в спину.

— Его под суд подвести — тебя под суд подвести. — Щавель побрёл к лестнице, сын почтительно следовал на полшага сзади. — Получается, из наших ты один остался хранителем ценностей Даздрапермы Бандуриной.

— Отчего же у меня не украли? — задумчиво спросил Жёлудь. — У Винта кто угодно мог стырить, там вообще проходной двор был.

— Твой сидор рядом с моим лежал. Возле вещей всегда кто-нибудь из наших ошивался, а Михан свой вещмешок бросил на печь, где и спал.

— Получается, Михан ещё тогда от нас отстал?

— Делай выводы, сынок.

Командир возвратился в опочивальню, где компания уже расселась по своим местам. Лузга шурудил в стволе вехобитской волыны коротким самодельным шомполом.

— Зарешали с Миханом вопросы?

— Недолго продержался, пока не обосрался, — капнул ядом Жёлудь.

— Добрый подарок ты князю сделал, — язвительно заметил Лузга, когда командир завалился на койку.

— Добрым делом не кори, за собою посмотри, — отрезал Щавель. — Других лишних людей у меня с собой нет. Когда разделимся после Арзамаса, отправлю, может быть, Тавота.

Учёный раб забеспокоился.

— Если уцелеет к тому времени, — оскалился Лузга. — А то недалеко уйдёт со своей хромотой.

— У меня с каждым днём всё лучше, — заверил Тавот.

Доктор, укрывшийся с головой одеялом, подал голос:

— Я могу его посмотреть.

— Сам поправится, невелика ценность. — Щавель зацепил носком сапога каблук другого, стал тащить, поморщился, протянул ногу Тавоту. Раб, сидящий возле постели, ловко разул господина, аккуратно поставил сапоги в изножье. — Помрёт, невелика потеря.

— Только польза одна, — угодливо вставил Тавот. — Суммарный интеллект планеты — величина постоянная, а популяция человечества растёт.

— Это что получается, — прокряхтел Альберт Калужский, — люди с каждым днём всё глупеют?

— После БП люди резко поумнели, а теперь наблюдается обратная тенденция. — Учёный раб следил одновременно за собеседником и за своим господином, попутно наблюдая за перемещением по комнате Жёлудя и контролируя реакцию Лузги.

— Чудно, — сказал доктор и нырнул обратно под одеяло.

В отряде, располагавшемся ко сну, стажёр сидел напротив своего десятника.

— Надо тебя в штатную ведомость записать, Михан. — Скворец раскрыл учётную тетрадку, послюнявил шведский чернильный карандаш. — Твоё имя полностью как звучит?

— Медведь, — неохотно выдавил парень. — Медведь, а фамилия Гризли. Мама звала Мишей, но с детства Миханом погоняли.

— Как записывать?