— Ну, за дорогу, — Щавель глухо стукнул боком липового крухана о кружку Жёлудя.
Пропитанное пивасом дерево давно стало бурым, а по краям, обильно обтёртое крестьянскими губами и надкушенное гнилыми бивнями, вовсе напоминало горелую хлебную корку. На вкус, впрочем, тоже. Кружка с лихвой замещала сухарики на заедку и при том бесплатно.
— Из каких краёв будете? — напустил на себя преувеличенно весёлый вид парнишка.
— Мы охотники из Ингрии, — сказал Щавель, — идём в Москву, — и смолк.
«Охотиться», — услышал Жёлудь недоговоренное. Парнишку, впрочем, недосказанность удовлетворила.
— А я только что оттуда, — похвастался он. — Сдавал экзамены на курсах эффективного управления, я учусь на заочном в институте железнодорожного хода. Работаю в Осташкове, в рыбной артели. Вот получу диплом, стану менеджером по управлению персоналом земляных работ. Меня Педрославом зовут, будем знакомы!
— Рад знакомству, Педрослав с Селигера, — смиренно молвил Щавель. — Зови меня Клещ, а моего сына Медведем, но можешь называть его Михан. Он неразговорчив, его мамку медведь напугал, когда она на сносях была. А ты из какого славного рода происходишь, что тебя отправили учиться в Москву?
Пообтершийся в Бологом и Вышнем Волочке Жёлудь понял отцовский намёк и замкнул уста, чтобы не спугнуть перспективного собеседника. Гадёныш с Селигера, польщённый наивными догадками чухонского дикаря, приосанился, выпятил хилую грудь и по-простецки улыбнулся:
— Рода я самого незнатного, отец рыбак, дед дёготь гнал. У нас нет классового разделения общества, все равны, а отличаются сами, по способностям. Я хорошо себя показал, в школе была высокая успеваемость, общественную работу вёл активно, вот меня и направили в Москву на курсы. За обучение партия платит, за качеством шведы следят. Я выучусь, приму деятельное участие в партийном строительстве, слава Медвепуту Одноросовичу!
Педрослав воздел кружку, приглашая тяпнуть здравицу за правителя Озёрного Края. Но чухонцы, в силу природной тупости, не оценили значимость момента и флегматично прихлебнули пивко, старый с безразличной физиономией, а молодой и вовсе заторможенно, должно быть, в самом деле получил родовую травму. Впрочем, что с ингерманландцев взять?
— Партийное строительство, — уточнил старший охотник, — оно как связано с железнодорожным ходом?
— Напрямую связано, — выдал Педрослав. — Вы там у себя, может, не слыхали, что у нас собираются железную дорогу восстанавливать, как до Большого Пиндеца. В перспективе будет проложена Великая Магистраль на месте Великого Тракта. От Китая до этой вашей Ингерманландии через всю страну, представляете!
— Стран больно много получается, — не сдержался Жёлудь, ясно представляющий карту мира и нитку Великого Тракта на ней. — Китай, Забайкальский каганат, Сибирь, Сибирска вольгота, Железная Орда одна вон какая здоровая, а ещё Проклятая Русь, Великая Русь, Поганая Русь, Святая Русь, Ингерманландия…
— Это всё единая Россия, — снисходительно пояснил московский выкормыш. — И живёт в ней один народ — россияне.
«Вот он, железнодорожный ход, — думал Щавель, слушая московские речи. — Устроили на Селигере рассадник. Из пацанов менеджеров выращивают, а князю невдомёк. Понятно, отчего близнецы Недрищевы страх потеряли. Готовят, значит, управленческие кадры для земляных работ. Под контролем наблюдательной комиссии шведского парламента. Интересно, какова в проекте доля короля Швеции и сколько процентов акций принадлежит членам королевской семьи?»
Мысли старого командира унеслись по необъятным просторам великих земель.
«Светлейшему наверняка долю в проекте предлагали, в Новгороде от шведов не протолкнуться. Только ему невыгодно гнобить водные пути и превращать княжество в транзитное пространство, через которое с востока на запад будут возить лес и железо, а с запада на восток шведское барахло. Кем он станет, мэром Новгорода, который Великим назовут из голимой вежливости, да не всякий раз? Лучезавр слишком алчен до почестей и охоч до власти, чтобы отдать их шведам и басурманам. Железная дорога — это рукопожатие короля Швеции и хана Орды, рядом с которым оставшийся не при делах князь будет иметь бледный вид. Да и другие русские князья тоже. Потому они едины в противостоянии ходу. А вот захолустный Осташков только выиграет, превратившись в кузницу кадров. Но больше всех выиграет зашкваренная Москва. Гной из неё разнесёт по всей Руси, да и за Каму тоже. Если сибиряки и басурмане думают избежать контакта с иудиным племенем, то они сильно ошибаются, поскольку не сталкивались с ним по причине дремучести. Не видали вы московских манагеров. Свалятся на голову — не забалуете. Эх, молиться бы вам на светлейшего князя, держащего заразу за стенами Мкада, а вы кровопийц награждаете за вредительские заслуги!»
— …как заживём, как заживём! По дорогам вместо лошадей поезда будут бегать, людей возить. Всё как до Большого Пиндеца. В Москве вечером сел в вагон, а утром ты уже в Ингрии. В Рамбове сел на корабль, и вот тебе Стокгольм. За сутки можно дохеать, а за неделю — до самого Шанхая, на край земли!
Жёлудь слушал, разинув рот.
— Очень удобно, — заметил Щавель, — чтобы из Орды за три дня в Новгород приехали десять тысяч автоматчиков с артиллерией и танками и выстроились под стенами Кремля.
Сгинули чары позитива, наведённые манагерской личинкой. Молодой лучник закрыл рот. Взгляд его стал осмысленным.
— Нам пора, допивай и пошли.
Жёлудь махом влил в себя остаток пива.