— Из Москвы приехали? — поинтересовался Щавель, кивая ему за спину. — Смотрю, новости столичные читаете.
Нетопырь на плече заёрзал.
— Шёл бы ты отсюдова, добрый человек, — буркнул мужик, помедлив, будто прислушивался.
— Ты это мне, гузнотёр? — бесстрастно осведомился Щавель и попал в точку, потому что вертикальные шрамы на щеках каторжника налились кровью.
— Ты кого афедрилой назвал? — дыбанул он.
— Тебя, — ответил Щавель, — а ты не мурчи, контаченым не положено.
Относительно того, что было дальше, кабачные завсегдатаи расходились во мнениях. Кто-то божился, будто Удав Отморозок как по волшебству обернулся раком. Другие утверждали, что он достал военный билет и доказал свою причастность к спецназу ГРУ. На самом деле он ни сделал ни того, ни другого, но не в том суть. Сердито дёрнув плечом в ответ на злобную тираду яростно пищащего нетопыря, каторжный петух принял стойку «Батяня-комбат обтекает на совещании» тайного искусства волнового боя кир-канкан.
«Вот она какая, легендарная птица Гру! — понял Щавель, наблюдая военного советника за работой. — Заняла выгодную позицию и осуществляет скрытное руководство, а все косяки в случае чего спишет на дикарский менталитет и общую неподготовленность исполнителя».
Мысль осенила, но додумать её не пришлось, потому что Удав сделал молниеносный выпад «Пьяный лейтенант ищет приключений». Щавель увернулся, сбивая руку противника, и провёл бросок через бедро, но через бедро не очень-то получилось, поэтому бросил Отморозка через уд. Поджарое, словно свитое из сыромятных ремней, тело Удава грымнулось об пол. С визгом отлетел в угол нетопырь. Щавель сапогом выбил сознание из головы каторжника, следующим пинком отправил в закуток к ведру для костей и помойным мётлам летучую мышь.
— Не такой уж ты и крутой, бэтмен, — заметил он. — Вот он какой в деле, спецназ ГРУ.
Его услышали все — повскакавшие ратники, кабачные завсегдатаи и, особенно, спутники Удава. Щавель покосился на них. Чахлый колдун и мордастая девка, умеющая читать. Очень даже неплохая награда за один бросок через уд.
— Карп! Я беру их в кабалу, — постановил тихвинский боярин.
Народец потянулся из кабака. Ратники и обозники собрались возле стола на сквозняке. Отморозка Удава поднял пинками Лузга.
— Слышь, ты, легенда обиженки, — расшевелил он каторжника ногами, чтобы не замараться, и напутствовал добрым советом: — Отнёс бы ты лучше сам свой матрас на петушатник.
Глядя в пол, Удав сгрёб в кулак нетопыря, посадил на плечо и молча вышел.
Глумливо ухмыляясь, опытные подручные знатного работорговца повязали на шею истощённому колдуну и девке мокрые цветные ленты. Высыхая, они схватывались мёртвым узлом, который не расщеперить ногтями, а можно только срезать. Приметные издалека, ленты позора служили опознавательным знаком слабых рабов, на которых можно было не расходовать кандалы и колодки, ибо они не имели смелости убежать.
— Как имя твоё? — обратился Щавель к грамотной девке.
— Нелимит, — дерзко представилась та.
Девка, казалось, не была напугана или не подавала виду, либо ей не впервой было становиться чьей-то собственностью.
— Подмосквичка?
— Замкадовичи мы, — надменно вздёрнула подбородок девка.
— Вижу, что не из манагеров. Лузга, — подмигнул Щавель, — какое имя ей дадим?
— Индейцы прозвали бы её Покинутая Нора, — рассудил Лузга, пригладив свой полинялый ирокез.
— Пусть так и будет, — постановил Щавель, однако гордая подмосквичка была против.
От её речей знатный работорговец набычился, выпятил пузо, машинально погладил торчащую из-за пазухи рукоять плётки из человечьего волоса.
— Теперь ты раба, а рабу меняют имя. Это древний обычай, — наставительно пробасил Карп. — Так церковь делала с рабами божьими ещё до Большого Пиндеца, и нам сей обычай передала.
— Нелимит. И ниибёт!
— Заприте Покинутую Нору в хлев, а будет ерепениться, наденьте на неё кандалы, — приказал Щавель раболовам.
Конвойники схватили под микитки и утащили упирающуюся девку на двор.
— Из неё ещё вольный дух не вышел, — растолковал Карп. — Наденем на неё ошейник смирения. Посидит на цепи, проникнется почтением к рабскому ходу и примет его как должное.
— Ты знаешь ход, тебе и плётку в руки.
Щавель переключил внимание на колдуна, скрючившегося за столом. Измождённый гад положил локти на смятую «Московскую правду», источник его беды, теребил свежеповязанный галстук и рассматривал своего нового хозяина умными чёрными глазами.
— Как зовут тебя?
— Тибурон, — быстро ответил колдун.
— Ты раб мне, теперь у тебя будет другое имя. Как мы его назовём, Лузга?
Оружейный мастер хмыкнул в кулак, утёр соплю, подновил ирокез:
— Тавот — погоняло для него самое козырное.
— Ты слышал, Тавот? — спросил Щавель.
— Слышал, — немедленно откликнулся тот.
— Тебе лет сколько?
— Сорок скоро будет.
— Не будет, — равнодушно известил Щавель. — Если сейчас не начнёшь ходить своими ногами, а не только под себя, до сорока не доживёшь сегодня к ночи.
— Понял, — сразу же сказал колдун, не успел хозяин закончить.
— Всё понял? — удивился Щавель.
— Всё понял.
— Тогда встань и иди.
Колдун с заметным усилием отжался от стола, оторвал седалище от скамейки, сделал неуверенный шаг, другой.
— Смелее, — приободрил Щавель. — Теперь тебя на руках носить срать никто не будет.
Тавот пошатнулся:
— Ты знаешь?
— Как на ладони дела твои, — Щавель пристально смотрел ему в глаза, и колдун быстро отвёл зенки, не сдюжил.