— Никаких проблем! — Директор забегал глазками, сцепил пакши и закрутил большими пальцами. — Все поступающие барки своевременно проходят переоснастку со взводного судоходства на сплавное…
— Князь ждёт караван, — уронил Щавель, будто камень в глубокий колодец: гулко булькнуло, плеснуло, и наступила глухая тишина. — Заморские купцы в непонятках. Почему не отправляешь суда?
Водяной директор замер, как мышонок под веником. В кабинете аж звуки с улицы перестали доноситься.
— Поссорился с Водяным царём?
— Нет, нет, — скороговоркой отозвался директор, он совершенно не держал взгляд.
— В чём помеха? — испросил Щавель, выждав. — Кто не пускает?
— Едропумед… — выплюнул директор, будто стыдливо сквернословил.
— Это что?
— Ростовщик.
— Есть такой богатей, — пояснил Карп. — Едропумед Одноросович Недрищев. Деньги даёт в долг под проценты кому ни попадя, однако ухитряется исправно взимать долги, потому не прогорел. Хитрый как лиса. Весь город своей паутиной оплёл.
— С караваном это как связано? — задал Щавель вопрос директору.
— Брали в рост. Купцы. Много лет, — директор заёрзал, ещё быстрее закрутил пальцами. — Многие, многие брали, проценты наросли. В этом году Едропумед Одноросович сказал, что ждать не будет. Пока там прибыль с Новгорода вернётся… Больше не может ждать. Ему сейчас средства понадобились… Его приставы аж с бедняков собирают. Вот он товары и арестовал.
— Товары арестовал? — протянул Карп в некотором обалдении.
— Ты здесь директор, — отчеканил Щавель. — Договориться с ростовщиком мог. Нельзя торговлю в Великом Новгороде подрывать, а ты подрываешь.
— Едропумед Одноросович кредиты на строительство даёт, — на городского главу было жалко смотреть. — С его денег поддерживаем в порядке основные коммуникации.
— А сборы как же? — удивился Щавель. — Вам для этого дозволено взимать в городскую казну подати с купцов.
— Сборы идут на покрытие задолженности по предыдущим кредитам.
— А вы берёте всё новые?
Директор обречённо кивнул.
— И проценты по ним растут, — заключил Щавель.
Директор затряс головой.
— А когда совокупная величина приблизится к оценочной стоимости коммуникаций, ростовщик их себе в личную собственность заберёт? — ядовито осведомился Карп.
— Сколько лично ты ему должен? — ледяным тоном осведомился Щавель. — Меня не интересует, сколько ему должен город, меня интересует, сколько ты брал для себя.
От услышанного гости переглянулись. Литвин с удивлённой улыбочкой, Карп злорадно, а Щавель испытующе, словно дистанцию мерил.
На постой расположились в бараках льняного завода практически за городом. Витязи не должны были смущать обывателей, да и не находилось возле центра свободного места для каравана. Вышний Волочёк был запружен понаехавшими купцами, гребцами, водоливами, коноводами, бурлаками и сволочами, не считая самих горожан, коих здесь проживало немало. Город пучило. Он зрел, как нарыв. Человеческий гной копился в нём, не находя выхода. Резался по кабакам ножами, в кости и карты; ещё немного, и неминуемо должен был прорваться пожарами, грабежами и пьяным разгулом озверелой от скуки толпы.
Наутро Щавель наказал ватаге отдыхать в меру собственного разумения, а также сил и приличия. Сам же, надев парадную рубаху, отправился в сопровождении пары видных дружинников в Путевой дворец, где собрались на совет купцы речного каравана.
— Приглядывай за парнями, — нагрузил он Лузгу. — Возьми за компанию лепилу да пройдись по городу.
— Базар! — тряхнул тот зелёным ирокезом.
На прогулку с ватагой увязался Филипп. Бард прихватил гусли, должно быть, хотел подзашибить деньгу на торговой площади.
Ватага двинулась вверх, к центру. Неширокие улицы были замощены торцами, исправно подновляемыми в тех местах, где железные ободья телег прокатали колеи. Шли за народом и незаметно оказались на торжище.
Базар раскинул свои тухлые крылья на прилегающие задворки и проулки. Его было слышно издалека, а запашина доставляла лесным парням разнообразные впечатления.
— Фрукты с гнильцой, с гнильцой, все очень дешёвые! — кричала торговка.
— Стильные кишки! Налетай, примеряй и лавэшку максай! — блажил ражий детина у лотка с тряпками.
— Ни черта себе, как всё дёшево, — отметил бард Филипп, сунув рыло в суконный ряд. — Надо было деньги не пропивать, а тратить здесь с целью. Слышал, но не верил, что такая халява.
Ватага выдралась из торгового муравейника и отступила за Тверецкий канал.
— Никогда здесь такого не видел. Что за столпотворение? — поинтересовался Альберт Калужский.
— Караван в Великий Новгород не уходит, вот и сдают товары за бесценок, пока не испортились.
— А не отправляет чё? — прищурился Лузга.
— Купцы с головным кредитором договориться не могут. Он им кредитную историю портить не хочет, а они против капитализации процентов стоят, — казалось, бард знал все перипетии в любых местах, а где не знал, мог мигом разведать.
Парни слушали раскрыв рот. Мудрёные слова влетали в уши, но не задерживались в голове.
— Всё у них попуталось, ни старшего, ни младшего, — констатировал Лузга.
Бард пожевал губами.
— У кого деньги, тот и прав, — смиренно заявил он. — Кто платит, тот и заказывает музыку.
— Понятно всё с вами: богаты, так здравствуйте, убоги, так прощайте. Вы тут что, по московскому времени живёте? — оскалился Лузга.
Филипп хотел было срезать собеседника добрым словом, но лицо у Лузги было похоже на улыбающийся топор, и бард утаил отклик в сердце.